Черный охотник [авторский сборнник] - Джеймс Кервуд

Черный Охотник выпрямился во весь рост, и из его горла вырвался страшный, жуткий, нечеловеческий крик. И этот крик означал, что Питер Джоэль снова стал тем страшным человеком, каким шестнадцать лет тому назад сделала его смерть жены и детей.

Словно демон мщения, стоял он на виду у индейцев, и едва замер его крик, как раздалось четыре выстрела и четыре индейца свалились замертво у входа в часовню. Случись это ночью, индейцы, без сомнения, кинулись бы врассыпную, ибо этот страшный крик был знаком им — он говорил о присутствии того таинственного духа, которого люди звали Черным Охотником и легенда о котором передавалась из уст в уста. Но сейчас перед ними стоял человек, а потому ужас индейцев вскоре уступил место спокойному рассудку, тем более, что позади Черного Охотника они видели еще троих белых.

Испуская дикие вопли, Давид Рок устремился вслед за Черным Охотником; не отставая от него, неслись Карбанак и Пьер Ганьон.

Индейцы увидели, что на них несется четверо помешанных людей, но они были опьянены кровью и желанием взять последнее убежище белых, а потому остались на месте, дожидаясь врагов.

Черный Охотник еще раз выстрелил, и вместе с тем раздалось еще три выстрела, и опять четверо индейцев свалились, словно подкошенные серпом.

Теперь уже стало поздно стрелять; побросав свои ружья, все четверо ухватились за топорики, и начался страшный бой.

В лице Черного Охотника сейчас неистовствовал тот самый человек, который шестнадцать лет тому назад набросился с дубиной в руках на целый отряд индейцев. Что же касается Давида, то он дрался за десятерых. То и дело его топорик вонзался в голову, в грудь или спину индейца, и с каждым ударом надежда все больше окрыляла его.

Но самое страшное кровопролитие происходило там, где бился Карбанак. Его бешеное рычание покрывало даже нечеловеческие вопли Черного Охотника. Он, словно греческий полубог, возвышался над всеми, и его топорик рубил направо и налево, скашивая индейцев, как колосья! Могауки окружили его, и вскоре все тело Карбанака было покрыто кровью. Чей-то топорик вонзился ему в плечо, но как раз в это мгновенье, словно из земли, появился пятый человек, который с исступленными криками накинулся на могауков.

Это был Козебой, и следом за ним на могауков набросились четверо его друзей-делаваров.

Эта неожиданная подмога придала бодрости белым, и они с еще большей яростью стали пробиваться сквозь гущу индейцев к двери.

Внезапно Давид услышал голос, доносившийся из-за полуразбитой двери часовни:

— Давид! Давид! Давид!

Голос принадлежал Анне Сен-Дени. Это не только не остановило юношу, но заставило его с удвоенной энергией обрушиться на индейцев. А когда последние в ужасе отступали перед ним, они наталкивались на топорик Черного Охотника.

Лишь несколько могауков осталось в живых, и в конце концов они бросились бежать. Но даже тогда Черный Охотник пустился следом за ними, желая добить последних из тех врагов, которые однажды уже убили любимую им женщину и теперь намеревались убить вторую.

Весь обливаясь кровью, Давид опустил топорик и оглянулся. Он увидел какое-то странное выражение на лице Карбанака и поспешил к нему. Огромный гигант стоял, расставив ноги, и слегка покачивался. Глаза его широко раскрылись, словно он вдруг увидел перед собой ту женщину, которая поступила с ним так вероломно, из-за которой он подвергся унижению и страшной экзекуции. Внезапно с губ Карбанака сорвался какой-то глухой звук, и в то же мгновение он протянул руки вперед и рухнул наземь.

Пьер Ганьон, израненный и весь залитый кровью, лежал у его ног, а рядом с ним, с суровой усмешкой на запекшихся губах, лежал с широко открытыми глазами Козебой.

Давид хотел было обернуться, чтобы посмотреть, что сталось с остальными бойцами и с Черным Охотником, но внезапно почувствовал, что земля разверзается у него под ногами, он услышал чьи-то рыдания, кто-то окликнул его, и тотчас же все покрылось мраком.

* * *

Прошло много дней, прежде чем Давид пришел в себя и сообразил» что находится в одной из комнат разоренного замка и возле него сидят его мать и Анна Сен-Дени. Вскоре он узнал обо всем, что произошло в сеньории Гронден незадолго перед тем, как они явились в последнюю минуту под предводительством Черного Охотника.

Совершенно случайно население замка находилось в маленькой часовне, и это лишило индейцев возможности тотчас же уничтожить всех белых.

Карбанак умер, а равно и Козебой и маленький мельник Фонблэ. Пьер Ганьон, весь в рубцах и с переломленной рукой на перевязи, стоял возле постели Давида, и рядом с ним была Нанси Лобиньер.

От старого барона Давид узнал, что Черный Охотник исчез бесследно — возможно, сказал сеньор Сен-Дени, что он слишком увлекся преследованием индейцев и был ими убит.

Мэри Рок ничего не сказала при этом, но в ее глазах Давид прочел безумную тоску, которая говорила о том, что сердцу этой женщины снова нанесена неизлечимая рана.

И только Анна Сен-Дени отказывалась верить, что больше не увидит Питера Джоэля.

— Я не хочу думать, что судьба окажется столь жестокой ко мне и не даст мне возможности стать на колени перед этим благородным человеком и молить его о прощении, — сказала она.

И Давид посмотрел на нее с бесконечной благодарностью.

У ПОСЛЕДНЕЙ ГРАНИЦЫ

Сильным духом мужчинам и женщинам Аляски посвящаю я свой труд.

Джеймс Оливер Кервуд

Глава I

Капитан Райфл поседел и состарился на службе Пароходной компании Аляски, но тем не менее не утратил с годами юношеского пыла. В его душе не умерла любовь ко всему романтичному, и огонь, зажженный отважными приключениями, общением с сильными людьми и жизнью в величественной стране, не погас у него в крови. Он сохранил способность замечать все живописное, чувствовать трепет перед необычайным, а порою живые воспоминания так ярко вставали перед мысленным взором капитана, что в его представлении стиралась грань между вчера и сегодня; и вновь Аляска становилась тогда юной, и опять она заставляла весь мир трепетать своим диким призывом ко всем, у кого хватало мужества идти бороться за обладание ее сокровищами, — жить или умереть.

В этот вечер, находясь под впечатлением ритмичного покачивания палубы парохода под ногами и очарования желтой луны, поднимавшейся из-за массивов гор Аляски, капитан почувствовал себя во власти какого-то странного одиночества. Он лаконично произнес: